Неточные совпадения
— Да уж три раза
приходила. Впервой я ее увидал в самый день
похорон, час спустя после кладбища. Это было накануне моего отъезда сюда. Второй раз третьего дня, в дороге,
на рассвете,
на станции Малой Вишере; а в третий раз, два часа тому назад,
на квартире, где я стою, в комнате; я был один.
Я вчера все деньги, которые вы мне
прислали, отдал… его жене…
на похороны.
Право, я боялся
прийти сегодня
на похороны, потому что мне с чего-то
пришло в голову непременное убеждение, что я вдруг засвищу или захохочу, как этот несчастный доктор, который довольно нехорошо кончил…
Желала ли она заслужить расположение Григория Павлыча (он один из всей семьи присутствовал
на похоронах и вел себя так «благородно», что ни одним словом не упомянул об имуществе покойного) или в самом деле не знала, к кому обратиться; как бы то ни было, но, схоронивши сожителя, она
пришла к «братцу» посоветоваться.
Катрин, уведомленная с нарочным о смерти отца, не приехала
на похороны, а
прислала своего молодого управляющего, Василия Иваныча Тулузова, которого некогда с такою недоверчивостью принял к себе Петр Григорьич и которому, однако, за его распорядительность, через весьма недолгое время поручил заведовать всеми своими именьями и стал звать его почетным именем: «Василий Иваныч», а иногда и «господин Тулузов».
Марта набивала папиросы для Вершиной. Она нетерпеливо хотела, чтобы Передонов посмотрел
на нее и
пришел в восхищение. Это желание выдавало себя
на ее простодушном лице выражением беспокойной приветливости. Впрочем, оно вытекало не из того, чтобы Марта была влюблена в Передонова: Вершина желала пристроить ее, семья была большая, — и Марте хотелось угодить Вершиной, у которой она жила несколько месяцев, со дня
похорон старика-мужа Вершиной, — угодить за себя и за брата-гимназиста, который тоже гостил здесь.
Полиция, с своей стороны, распорядилась точно так же, как и Елпидифор Мартыныч: из денег она показала налицо только полтораста рублей, которые нужны были, по ее расчету,
на похороны; остальные, равно как и другие ценные вещи, например, брошки, серьги и даже серебряные ложки, попрятала себе в карманы и тогда уже послала известить мирового судью, который
пришел после того
на другой только день и самым тщательным образом описал и запечатал разное старое платье и тряпье Елизаветы Петровны.
В церковь
на похороны он, впрочем,
пришел и был по наружному спокоен: он не хотел перед посторонними обнаруживать, что Елизавета Николаевна была ему близка. Будет уж: довольно ее бесславили из-за других!
Многие голоса. Господа! мы (честь имеем объявить)
пришли сюда и званы
на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и <…>!
У церковников попу надо дать, как с праздным
придет, за исповедь, за свадьбы, за кстины [Крестины.], за
похороны; винца тоже к празднику надо, а там подати, оброки, разные сборы, и все
на чистоган.
Похоже
на Иванушку-дурачка, который, встретивши
похороны,
пришел в восторг и заорал: «Таскать вам, не перетаскать!» Да, брат! хотел угодить гостям, выписал цыган, а вышла ерунда.
На другой день
похорон немножко она оправилась, даже поговорила с Аграфеной Петровной о том, что надо ей делать теперь. Дарья Сергевна
пришла, и с ней пошли такие же разговоры. С общего согласья стали
на том, чтобы все дела предоставить Патапу Максимычу и из его воли не выступать — что ни скажет, исполнять беспрекословно.
Будучи перевенчан с Алиной, но не быв никогда ее мужем, он действительно усерднее всякого родного отца хлопотал об усыновлении себе ее двух старших детей и, наконец, выхлопотал это при посредстве связей брата Алины и Кишенского; он присутствовал с веселым и открытым лицом
на крестинах двух других детей, которых щедрая природа послала Алине после ее бракосочетания, и видел, как эти милые крошки были вписаны
на его имя в приходские метрические книги; он свидетельствовал под присягой о сумасшествии старика Фигурина и отвез его в сумасшедший дом, где потом через месяц один распоряжался бедными
похоронами этого старца; он потом завел по доверенности и приказанию жены тяжбу с ее братом и немало содействовал увеличению ее доли наследства при законном разделе неуворованной части богатства старого Фигурина; он исполнял все, подчинялся всему, и все это каждый раз в надежде получить в свои руки свое произведение, и все в надежде суетной и тщетной, потому что обещания возврата никогда не исполнялись, и жена Висленева, всякий раз по исполнении Иосафом Платоновичем одной службы, как сказочная царевна Ивану-дурачку, заказывала ему новую, и так он служил ей и ее детям верой и правдой, кряхтел, лысел, жался и все страстнее ждал великой и вожделенной минуты воздаяния; но она, увы, не
приходила.
Все это совершилось так неожиданно и скоро, что Марья Матвеевна не успела
прийти в себя, как ей уже надо было хлопотать о
похоронах мужа. В этих грустных хлопотах она даже совсем не обратила должного внимания
на слова Егорки, который через час после смерти Сафроныча бегал заказывать гроб и принес странное известие, что «немец
на старом дворе отбил ворота», из-за которых шла долгая распря, погубившая и Пекторалиса и Сафроныча.
Он бы, вероятно, так и сделал, если бы не был связан намерением «пережить» своего врага и
прийти есть блины к нему
на похороны.
Но должен был исполнить еще другое Пекторалис обязательство: переживя Сафроныча, он должен был
прийти к нему
на похороны есть блины, — он и это выполнил.
— Нет, — говорил он, — я к нему
приду по его приглашению, но
приду на его
похороны блины есть, а до того весь мир узнает, что такое моя железная воля.
— И, брат, все может статься, теперь такое веселое дело заиграло, что отчего и тебе за его здоровье не попить; а
придет то, что и ему
на твоих
похоронах блин в горле комом станет. Знаешь, в писании сказано: «Ископа ров себе и упадет». А ты думаешь, не упадет?
На другой день
похорон пришел Митька домой… Господи батюшка!.. Никогда этого за ним не важивалось!.. Вот оно где, горе-то неизбывное!.. Митя, мой Митя!..
Княжна думала о том, что говорят теперь в московских гостиных, думала, что
на ее свадьбе было бы, пожалуй, более народа, чем
на похоронах князя, что теперь ей летом не придется жить в Баратове, вспоминался ей мимоходом эпизод с китайской беседкой, даже — будем откровенны — ей не раз
приходило на мысль, что ее подвенечное платье, которое так к ней шло, может устареть в смысле моды до тех пор, пока явится другой претендент
на ее руку.
Никого не собирали
на эти
похороны, кроме эскадрона, в котором служил покойник, но люди во множестве сами
пришли отовсюду. Вдоль всего пути от гостиницы вплоть до кладбищенской церкви стали люди разного положения. Женщин больше, чем мужчин. Им никто не внушал, о чем надо жалеть, но они сами знали, чту надо оплакать, и плакали о погибшей молодой жизни, которая сама оборвала себя «за благородность». Да-с, я вам употребляю то слово, какое все говорили друг другу.
Весть о кончине последнего
пришла в Москву дня через три, и Варвара Ивановна, несмотря
на то что выехала
на другой же день по получении известия, опоздала к
похоронам.
На другой же день после
похорон литератора Праша
пришла ко мне с ребенком
на руках и сказала...
После
похорон отца, княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч
пришел опросить приказания об отъезде. (Это было ещё до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана,
на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтоб ее оставили в покое.